Нино Катамадзе

Более искренней певицы, наверное, нет.

Когда Нино Катамадзе рассуждает о тех или иных вещах или посредством песен доносит до тебя простые истины, ты ей веришь безгранично. Потому что более искренней певицы, наверное, нет.

Время от времени Нино с группой Insight ищут новые звуки — в электронной музыке или в классической (выступая с симфоническим оркестром). Нино Катамадзе — это тепло и любовь. У нее детский смех и грусть в глазах. Ее песни легко понять, ты чувствуешь ее настроение и улыбаешься ее гримасам, ты плачешь и смеешься вместе с ней. Как и все джазовые музыканты, Нино любит экспериментировать — в вокале, музыке или областях, не связанных напрямую с ее основным творчеством, например, в моде.

— После вашего выступления хочется позвонить домой, маме. А вы помните самое теплое воспоминание детства?
— По температуре детство я сейчас не ощущаю. Самое яркое воспоминание — это когда я в первый раз вышла на сцену. Мне было тогда 4 года, я стояла у рояля, и, помню, ножка рояля по высоте была такой же, как я.

— А как же пироги по выходным? Этого в памяти не осталось?
— Нет-нет, осталось совершенно иное — музыка. Мама рассказывает, что мне было полтора года, когда я сама спела колыбельную — от начала и до конца. Она еще рассказывала, что я выходила на улицу (а жили мы в горах) и любила смотреть вдаль. Я мало играла в детские игры, хотя нас, братьев и сестер, было много в семье — 16 человек. Еще в памяти остались морской воздух, Кобулетти и греческая культура. Помню дядю, который был учителем музыки и дирижером и который везде, где выступал, брал меня с собой. Помню музыкальную школу, музыкальное училище... И всегда рядом со мной была музыка. И детство мое ассоциируется с музыкой, а не с играми.

— А чье желание было отдать вас в музыкальную школу — ваше или родителей? — Это не желание, это чувство. Желать — это дойти до того, чего сам хочешь. А я жила музыкой. И у меня не было даже мысли выбирать между игрой в куклы с девочками и возможностью петь.

— Помню, в свое время вы присутствовали на Неделе моды, были на показе Оксаны Караванской. В вашем творчестве это был первый опыт соединения пения и показа мод?
— Это было восемь лет назад, в Грузии, как раз с тем дизайнером, который в этом году был на Неделе моды в Киеве, — Автандилом Цквитинидзе. Если правильно все сделать, это очень органично смотрится. А что касается музыки, сопровождающей показ, то это должен быть концертный репертуар. Это должна быть совсем другая музыка. Только свободная форма, которая там создается, может быть интересной. При этом можно очень странные звуки делать, очень своеобразные — такие... космические.

— С чем у вас ассоциируется музыка?
— Я стараюсь отходить от ассоциаций. Я постоянно нахожусь в местах, где люди разговаривают между собой, и невольно начинаю слушать, какова динамика музыки в их разговоре. Даже если ты не понимаешь, о чем они говорят, ты просто отдаляешься от них и освобождаешься от слов, просто слушая мелодии, которые сопровождают слова. Ты чувствуешь музыку, которая живет с ними, и начинаешь тоже жить с этой музыкой. У каждого человека есть своя фраза, своя мелодия.

— Ваша музыка часто вызывает у слушателей слезы. Есть что-то, что вызывает такие эмоции у вас?
— Я тоже часто хожу на концерты и могу на них заплакать. Человеку передается то, что ему хотят передать, и даешь ему то, что он хочет взять. А слезы — кульминация твоей эмоции. Другой вопрос, как ты сам это определяешь — положительной или отрицательной эмоцией. Внутри тебя что-то нарастает, и этому нужен выход, вот и выражается это слезами. Всегда есть свободное место в душе, где ты можешь поселить свою любовь и дать толчок эмоциям.

— В альбоме White есть облегченные версии песен, которые присутствуют в альбоме Black. С какой целью это было сделано?
— Всегда интересно делать что-то новое, на сцене мы постоянно экспериментируем. Иногда так заигрываемся, что уже сложно остановиться. Экспериментировать — значит чувствовать окружающее время, это очень даже классно. Эксперимент — это когда ты пробуешь так или иначе что-то делать. Ты хочешь пройти дорогу, и это интересно. Все, что ты делаешь, красиво. Иногда к тебе приходит человек. Ты его любишь, а он задает тебе вопросы, на которые заведомо знает ответы. И тогда ты начинаешь от него отдаляться. А музыка приходит без вопросов. Ты не просто человек, который поет, ты — музыка, которая живет в тебе.

— Экспериментировали ли вы с необычными инструментами? — Был у нас интересный случай в Питере. Перед выступлением мы увидели, что за кулисами стоят пустые железные 200-литровые бочки. Мы пошутили между собой, что интересно было бы на них поиграть. Одну бочку поставили перед барабанами, а вторую — передо мной и микрофоном. И мы играли на них. Неважно, что звук был странным. Главное, что нам это нравилось, и именно в тот момент этот звук был очень органичен с нами.

— На концертах вы так трогательно говорите о своей стране, чувствуется, что Грузия для вас больше, чем просто место жительства...
— Когда человек появляется на свет, он сначала похож на климат и место своего рождения. Когда ему уже за тридцать, то его лицо похоже на его характер, а голос — на душевное состояние. Грузия — это место, где каждый день пахнет совершенно по-разному. Там нереально красиво. Я помню колокольчики, которые появляются весной, я и сейчас слышу, как они звенят. Раньше я всю зиму ждала, когда же они появятся. И эти светлячки... Когда ты там живешь, ты особо не задумываешься об этом, просто это есть с тобой и все. А вот когда уезжаешь, то понимаешь, что в новом месте нет ни запаха моря, ни запаха растений, ни красоты гор.

Текст: Анна Бешкенадзе
2008 год.

Отредактировано Dilyara (2008-12-25 00:32:34)